Три красных квадрата на черном фоне - Страница 30

— Нет.

— Когда вы вернетесь к нам на работу?

— Мне надо еще уладить пару дел, а там — посмотрим.

— Вы знаете, что случилось в хранилище?

— Да, я был у комиссара Дельмаса.

Возвращается Линнель с бутылкой, пожимает руку Кост. Они быстро обмениваются несколькими любезностями, после чего она уходит в зал, пояснив, что еще не видела выставку.

— Видал бабу? — говорит Линнель. — Одна из по-настоящему искренних личностей, кстати, редкий случай в этой компании. Ей не надо было ждать, пока я попаду сюда, чтобы полюбить мои работы.

Я рад, что он так говорит. Я всегда подозревал, что моя бывшая шефиня по-настоящему любит свое дело.

— Ладно, хватит валять дурака, время теряем, разливай! — говорит он, протягивая мне бокал и бутылку.

— Я не… Лучше ты…

Чтобы прояснить ситуацию, я вынимаю из кармана рукав и показываю ему обрубок. Этот жест незаметно становится моим последним доводом.

— Удобно, наверно? Можно быть накоротке с окружающими…

— ?..

Деларж хватает своего протеже за плечо.

— Ален, ты мне нужен, надо сделать пару снимков. Вы нас извините, — обращается он ко мне с улыбкой, по сравнению с которой Иудин поцелуй выглядел бы невинной лаской.

— Мне некогда, Эдгар, ты же видишь, я разговариваю с другом. А мой друг — просвещенный любитель искусства! Истинный любитель!

Деларж кусает губы.

— Прекрати, Ален… пре-кра-ти… Ты слишком далеко заходишь…

— Займись своими гостями, у тебя это всегда получалось лучше, чем у меня…

— Твой… друг прекрасно обойдется без тебя пару минут. И это избавит его от необходимости задавать лишние вопросы.

Мой замутненный рассудок расценил эту фразу как явно лишнюю. Мне показалось, что залы опустели, — я и не заметил, как быстро прошло время. Я закрыл глаза, под веками побежали темные бесформенные облака. Медленно-медленно я поднял руку, и, описав сложную кривую, мой кулак закончил ее на физиономии Деларжа. Это должно было случиться. Я схватил его за воротник и ударил головой в лицо — раз, второй, третий, расплющивая ему нос, он взвыл от боли, но мой крик покрыл его вой, а затем, работая коленями и ногами, я освободился наконец от так давно копившейся во мне ярости. Он упал — не я, а он, так-то лучше, — я уже нацелил носок своего ботинка ему в голову — последний удар, завершающий штрих…

Не успел — в этот самый момент два типа оттащили меня от него, и я взвыл от неутоленной жажды мести. Тот, что был ближе, получил ногой по голени, скрючился от боли, но тут второй навалился на меня, повалил на пол, мой обрубок соскользнул, и я со всего маху ткнулся мордой в ковровое покрытие. Удар кулаком в затылок расквасил ее еще больше. Меня схватили за волосы и подняли на ноги.

Кто-то заговорил о полиции.

Я увидел, как Линнель в углу наливает себе очередной стаканчик.

Деларж, все еще валяясь на полу, прокричал какой-то приказ.

Выкинуть меня вон.

Двое охранников, те, что стояли на входе, заломили мне руки за спину и, протащив по всему залу, выбросили на улицу Ренар. Напоследок один из них за волосы повернул к себе мою голову.

Я увидел широкую полосу ночного неба, а потом ребро ладони врезалось мне в физиономию.

* * *

Мне пришлось ждать довольно долго, не знаю, минут двадцать, наверное, пока какой-то героический таксист не решился наконец остановиться перед оборванцем в галстуке, с побитой башкой, сидящим прямо на тротуаре в ожидании, когда у него перестанет течь из носа. Прежде чем открыть дверцу, он протянул мне коробку бумажных носовых платков.

— Едем в аптеку?

— Не стоит.

— Тогда куда?

Я уже подумал об этом, пока трезвел, лежа на вентиляционных решетках станции «Рамбюто».

В футляре от проездной карточки я нашел адрес единственного из моих знакомых, кто умеет делать перевязки. Нос у меня здорово болит, и я предам его только в руки настоящего врача. В такой час остается лишь надеяться, что он не женат.

— Улица Фонтен-о-Руа.

— Поехали.

Я выбрасываю за окно красный липкий шарик, который уже ничего не впитывает и вытягиваю из коробки новую горсть платков.

— За сиденья не беспокойтесь — я осторожно.

— Да я и не беспокоюсь. Вот если бы это была блевотина, тогда да. Тогда бы я вас не взял. Блевотину не выношу.

За всю поездку он так и не поинтересовался, почему у меня из носа капает, а просто высадил у дома номер тридцать два. Я оценил его молчание.

Бриансон. Четвертый этаж, слева. На лестнице пахнет мочой, свет не включается. Из-за его двери слышится тихая музыка, кажется, гобой. Я звоню.

— Антуан?..

Мой окровавленный пластрон избавляет меня от объяснений, я вхожу.

— Что же это?.. Садитесь.

Я смотрю поверх него, он усаживает меня, кружит немного по комнате, потом приносит все, что нужно для чистки моей физиономии.

От прикосновения ватным тампоном нос загорается огнем.

— Сломан? — спрашиваю я.

— Если бы он был сломан, вы бы знали.

— Крепкий, однако, учитывая, сколько ему досталось в этом году..

— Вы что, подрались?

— Да, и это пошло мне на пользу. Вы были правы, доктор. Немного силы воли, и неполноценность можно преодолеть. Я двоих уложил как нечего делать. Как если бы я был с двумя руками. А ведь когда я был с двумя руками, я никого не укладывал.

— Вам это кажется странным?

С четверть часа мы молча ждали, пока мой нос закупорится. Потом он снял с меня пиджак и рубашку и переодел в чистый хлопчатобумажный джемпер. Я покорно переносил все, только от выпивки отказался.

— А я ждал, что вы ко мне придете, — сказал он, — только не при таких обстоятельствах.